Письмо о физической близости

(этот текст – личный взгляд одного человека, у вас он может быть другим) ПИСЬМО О ФИЗИЧЕСКОЙ БЛИЗОСТИ Договоримся о терминах Дорогой друг! Прежде чем начать наш непростой и важный разговор о физической грани любви между мужчиной и женщиной, мне хочется договориться с тобой о терминах. Существует медицинская и научно-популярная терминология, но я буду говорить с тобой на языке высокой книжной поэзии. Выбираю его, потому что я – не врач и не психолог, а писатель. Для меня слова «батя», «папа» и «отец» – не взаимозаменяемы, а «голый» и «облачённый в наготу» – не синонимы. Я кропотливо подбираю оттенки слов, потому что «клубничный» и «кровавый» создают на моём словесном полотне разные смысловые поля. Я взвешиваю слово «секс» на весах и нахожу его слишком лёгким для нашего разговора. Открываю этимологический словарь, смотрю на нейтральное латинское sexus (пол). Вспоминаю, какой пошлой неуместностью показалась мне сексуальная терминология семейного психолога, выступающего перед семинаристами в актовом зале, украшенном бархатом и классическими картинами. Пробую посмотреть на себя взглядом оппонента, спрашиваю: «Ты что, чопорная ханжа?» Не спешу с ответом и долго думаю, а потом отвечаю: «Нет». Ведь я не против диалога. Я против поверхностного диалога, а это разные вещи. Возможно, языковое чутьё подводит меня и я придираюсь к мелочам. Но мне кажется, что очень важно (особенно в связи с нашей темой) быть собой. Говорить твёрдое «нет», даже если причина этого нет – «мне не нравится, мне некомфортно, у меня другой вкус». Разрешать себе считать эту причину весомой и важной. Не вестись на «слабо», не менять внутреннюю позицию из-за внешнего давления. Соглашаться на игру только тогда, когда её условия полностью соответствуют внутреннему камертону нормальности. Есть другая сторона медали: мой комфорт не должен мешать твоему пониманию. То есть, если я вдруг решила писать тебе на эльфийском языке, я должна дать ключ к своему шифру. Если бы мы говорили с тобой устно, то после каждой метафоры я бы переспрашивала: «Тебе понятна моя мысль?» Но поскольку мы общаемся письменно, мне остаётся надеяться на твой чуткий слух, улавливающий скрытую между строк интонацию, и обещать, что в следующем письме я объясню все неудачные места. Сейчас я, писатель, договорилась с тобой, читателем, о языке, на котором мы будем говорить. Этот договор – маленький мастер-класс о том, как договориться о языке общения на интимные темы со своим супругом или супругой. Может быть, вы легко и открыто будете общаться на общепринятом языке. Может быть, вы изобретёте свой нежный таинственный язык. Главное – провести тонкую сонастройку этого сокровенного диалога. Потому что иначе в семейной жизни будут молчаливые недопонимания, слёзы разочарования и недоумение: «Почему то, что описано в песнях, как счастье, причиняет боль?» Подготовка к брачному пиру Первая и, пожалуй, самая популярная тема, связанная с христианством и физической близостью – это близость до брака. Поскольку я, православная христианка, пишу письмо тебе, православному христианину, мне нет нужды напоминать тебе позицию Церкви. Мы с тобой живём в одном информационном поле и носим в сердце одни и те же нравственные ценности. Поэтому я не буду рисовать уже нарисованные в нашем мировоззрении картины смыслов, а лишь добавлю несколько штрихов, которые кажутся мне свежими. Для меня существуют три принципиально разные ситуации добрачных отношений, которые невозможно мерить одной мерой. Первая ситуация: близость с неблизким, случайным человеком. Я могу объяснить этот поступок только одним: попыткой спрятаться от одиночества. Потому что человек, имеющий опыт глубокой дружбы, никогда не станет обнажать душу и тело перед первым встречным. Это пренебрежение к своим тайнам кажется мне какой-то отчаянной степенью несчастья. Ведь физическая, как и любая другая, близость – это секрет. И если у тебя на плече под рукавом рубашки спрятано созвездие родинок, а в душе под тональником социальных ролей живёт светлячок необычной мечты, то дарить это имеет смысл только тому, кто может это оценить. А неблизкий – не может. Потому что на неблизкого, по большому счёту, плевать. Конечно, если ты порядочный человек, тебе не хочется нарочно причинять ему зло. Конечно, можно вежливо поинтересоваться его чувствами и подбросить до дома, если вам по пути. Но «подбросить по пути» и «поехать встречать из соседнего города ночью» – это разные вещи. Между социальной формальностью и глубинным беспокойством о другом лежит десять ступеней эволюции, которые невозможно преодолеть за полчаса от вожделения до обладания. Близость с неблизким ощущается как одиночество. Это ярко и метко выражено в песне «Конструкторы» группы Сметана band, которую я однажды послушала по рекомендации знакомых подростков: «Конструкторы из мяса и костей/ детали складывают, ложась по ночам в постель «...» Боже, меня тошнит, у процесса неприглядный вид. / Но именно так всё это выглядит без любви». И как не похоже на это безлюбное одиночество задуманное Богом единение душ и тел: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные. О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень; кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы» (Песнь Песней). Второй случай – близость с близким, но пока что не разделившим с тобой фамилию человеком. То есть двое молодых людей имеют серьёзные планы: сажать общее дерево, строить общий дом и растить общего сына, – но в их системе координат брак начинается с обоюдного решения, а не с розового свидетельства из ЗАГСа. Формально и по закону мне положено написать, что до печати в паспорте они живут в блуде. Но я не могу это сказать, потому что не знаю, в чём они живут. Потому что кроме закона есть благодать. Потому что церковные правила действуют только на членов Церкви, и невозможно применять санкции в виде лишения Евхаристии к тем, кто не собирался к ней приступать. Потому что я надеюсь, что (условных) язычников Господь будет мерить мерилом их совести, которая скрыта от моих глаз. Потому что дерево судят по плодам, а не по технически верному способу посадки. Что я чувствую, когда мои невооцерковлённые друзья съезжаются до свадьбы? Волнение: «Вы счастливы?» Если я вижу, что счастливы, то я за них радуюсь. Надеюсь, что скоро поженятся. Мечтаю, что когда-нибудь воцерковятся. И стараюсь не измерять линейкой закона «правильность» их отношений, уповая, что плодом их союза станет любовь. Третий случай, о котором мне хотелось бы поговорить особо, – это близость до брака двух близких людей, называющих себя христианами. Кажется, этот случай не сильно отличается от второго, но есть одно маленько-огромное «но»: совесть обличает нас в рамках той традиции, которую мы принимаем. И поэтому для христианина, вступившего в близость до брака, ответ «я счастлив» невозможен. Суд его совести окажется беспощаднее самых строгих церковных судов. Его счастье возможно только при условии соблюдения признаваемых им законов. Наверное, молодому светскому человеку эта ситуация покажется странной и неврозной. Говорю «наверное», потому что за годы жизни в церковной среде я, к своему сожалению, потеряла ниточки-связи с и без того малочисленными невоцерковлёнными друзьями, а потому я могу только догадываться, как прозвучали бы для них мои слова. Миссионер из меня такой же никудышный, как балерина из одноногого капитана Сильвера, а поэтому я не буду позориться и рекламировать красоту христианских идеалов воображаемому оппоненту, чьё мнение я не до конца понимаю. Я, христинка, буду писать тебе, христианину, о наших внутренних делах. Уже шесть лет я живу в околосеминарском мире, где целомудрие – очевидная, не подлежащая сомнению ценность. Но христианская среда – это не один среднестатистический христианин. Это разнородное собрание маш, петь и вась, каждый из которых по-разному ответил бы на вопрос: «Почему ты выбрал целомудренную жизнь?» Мне кажется, их ответы можно разделить на три группы. Ответ раба: «Я боюсь, что иначе моя жизнь превратся в ад Его мести». Ответ слуги: «Я дам Ему целомудрие, а Он мне – семейное счастье, здоровых детей и успехи в бизнесе». Ответ сына: «Я поступаю так из любви к Нему». Является ли добродетелью воздержание раба или слуги? Не знаю. То есть я надеюсь, что Бог принимает наши детские подвиги, даже если они сделаны из шишек и картона, но со свойственным молодости максимализмом я мечтаю дорасти до ответа сына. Для меня любовь сына – это творческое осмысление отцовских слов. Сын не ищет лазеек, не пытается хитроумно и не надкусывая облизать запретный плод. Сын знает, что Отец желает ему блага, а потому пытается проникнуть в глубинную причину отцовских запретов и благословений. Кажется, здесь должен быть мой личный опыт творческого осмысления. Но, во-первых, я не хочу навязывать тебе свои трактовки. А во-вторых, если это письмо попадёт в руки вражеских агентов, собирающих компроматы, я не собираюсь доставлять им удовольствие своими чрезмерными откровениями. Поэтому я поделюсь лишь одним, как мне кажется, универсальным ответом: у христианина, выбравшего путь целомудрия, есть редкая (для современного мира поспешных перекусов в забегаловках) возможность насладиться брачным пиром. Ожидание усиливает желание, наполняет его новым пластом смыслов. Объективно, пасхальный кулич – это простая булка с изюмом. Но если ты сорок дней не ел сладостей, если по семейной традиции замешивал рыжеватое от цедры тесто вместе с родителями или детьми, если выкладывал на глазурных шапочках картины из цукатов и орешков, если сервировал пасхальный стол и садился за него с любимыми людьми – кулич больше, чем просто булка. Булка насыщает тело, а пасхальный кулич – душу. Но, на первый взгляд противореча самой себе, я скажу: ожидание прекрасно, когда оно является личным, а не навязанным извне решением. Седовласый старец, чья жизнь промелькнула за одно мгновение, не может (да и не должен) помнить нетерпеливость молодости. Для него совет «не торопись, подожди ещё неделю, месяц, год» – это очевидная мудрость. Для юного сердца, объятого горячей любовью, – это безвыходная трагедия. Не мне давать советы старцам, но искусственное разлучение желающих единения кажется мне садизмом и нарушением чужих границ. Трогательные истории про духовников, благословляющих жениха и невесту отложить свадьбу ради аскетических подвигов, вызывают у меня печаль и негодование. Возможно, в единичных случаях это имеет вариант возвышенного и прекрасного осмысления, но поставленные на конвейер эти практики кажутся мне опасными. Потому что нельзя, невозможно навязать целомудрие извне! Оно может прорасти только изнутри. Что такое чистое ложе? Вторая и, пожалуй, незаслуженно непопулярная тема, связанная с христианством и физической близостью, – это близость в браке. Чёткое и понятное «нет» расплывается в загадочное «разбирайтесь сами». И всё бы хорошо, но если эти двое привыкли жить в послушании христианской традиции, то они чувствуют себя брошенными и обманутыми. Они начинают требовать от священника оценочных суждений о своей интимой жизни: «Льзя или нельзя?» Если священник адекватный, то он отвечает что-то вроде: «Это – ваша территория, будьте друг другу верны и поступайте по совести». Но если священник любит играть в крепостное право, то начинаются авторитарные советы, а потом – трагедии, трагедии, трагедии... Многим кажется, что существуют какие-то особые грехи плоти, что есть особо вредоносные для духовной жизни прикосновения. Я бы удивлённо спросила: «Откуда вы взяли такую глупость?», – но не буду, потому что, к своему сожалению, догадываюсь. Многочисленные покаянные книжки и суеверия, передающиеся из уст в уста, заставляет людей читать состав ингредиентов в блюде своей физической любви, выискивая среди них непостные. В лучшем случае это неофитство перерастается и вспоминается с ностальгической улыбкой, в худшем – корабль семьи терпит крушение. А на самом деле моральная сторона интимных отношений такая же простая и такая же сложная, как и любая другая мораль. И выражается она теми же словами, которые мы все слышали ещё с младенчества: «Не обижай близких, будь внимателен к их чувствам, умей говорить «нет» и принимать чужое «нет», если хочешь взять чужое – вежливо попроси, а не лезь с кулаками». Теоретически-то всё просто, но, когда дело доходит до практики, возникают две проблемы: недопонимание и эгоизм. Недопонимание – это когда ты очень хочешь сделать другого счастливым, но не понимаешь, как. Эгоизм – это когда ты всё прекрасно понимаешь, но ударять пальцем о палец как-то тяжеловато, ведь в конце-то концов у тебя ещё работа, дети и театр по пятницам. Для христианина физическая близость – не просто приятный вид досуга. Его чистое ложе – это место служения любимому человеку. А поэтому грех – это когда жена манипулирует близостью, отказывая мужу за его проступки. Грех – это когда муж зациклен на своём вожделении и не видит печали в глазах жены. Грех – это бросать супруга наедине с потребностями или ломать его границы. Грех – это нелюбовь. Есть известная притча, изображающая ад и рай в виде людей, сидящих у большой кастрюли с длинными ложками в руках. В аду люди жадно пытаются добыть себе еду и в борьбе за выживание бьют друг друга по лбу. А в раю люди кормят друг друга. Человек устроен так, что он не может накормить самого себя. Он может сбросить физическое напряжение, но его сердце останется голодным. И только заботливый супруг может дать нам еду любви. Наверное, это самое важное, что я сказала бы вступающему в брак: «В твоих руках – ложка, которой ты можешь накормить (или не накормить!) своего любимого человека. В твоих руках – ответственность за его счастье». Кажется, мне всё-таки придётся выйти из зоны комфорта и прибегнуть к сухому научно-популярному языку, чтобы ответить ещё на один твой вопрос. Существует документ – «Социальная концепция РПЦ», – где есть параграфы, связанные с контрацепцией. Главный тезис: решение о количестве детей принимается супругами, но это решение не должно убивать уже зародившуюся жизнь. А значит, православная семья может использовать неабортивные методы контрацепции: барьерную контрацепцию, методы естественного планирования семьи, перевязку маточных труб/вазэктомию или воздержание. Я не буду утомлять тебя рассуждениями о том, когда и что уместно или где проходит граница между эгоизмом и здоровой заботой о себе. Я верю в твою зрелость. Верю, что ты можешь принимать решения и нести за них ответственность. И верю, что если ты запутаешься и пойдёшь не туда, Господь поставит возле твоей дороги указательный знак. Вот такое письмо. Вот такие ответы. И такая вот я. Прощаюсь с тобой недовольная собой, не дотянувшая до объявленного в начале «языка высокой книжной поэзии». Утешаюсь мыслью, что, пока мы живы, всё можно дотянуть, дописать и исправить. Спасибо, что принимаешь меня со всеми шершавостями метафор. Не помню, говорила ли тебе, что твои вопросы нужны мне едва ли не больше, чем тебе – мои ответы. Они вдохновляют меня искать, а этого не купишь ни в одном магазине. Твоя Маша.